Танцующий музей

Поиск и изучение новых форм взаимодействия музея и аудитории – тема актуальная. Саунд-инсталляции, видеоарт, мэппинг – все это современные способы погружения зрителя в пространство экспозиции и создание дополнительных эффектов восприятия. Свой способ предлагает и искусство хореографии, танец. В марте этого года в Лувре состоялся заключительный круглый стол крупного международного проекта «Танцующий музей» (Dancing Museums) – культурного и исследовательского события, на три года объединившего пять европейских танцевальных коллективов и восемь музеев в разных точках мира: Лувр и Музей современного искусства Валь-де-Марна (MAC VAL) в Витри-сюр-Сен, Национальную галерею в Лондоне, нидерландский Музей Бойманса – ван Бёнингена в Роттердаме, австрийскую Картинную галерею при Академии изобразительных искусств Вены и итальянские музей-парк «Арте Селла» в Борго-Вальсугана и Городской музей и Музей палаццо Стурм в Бассано-дель-Граппе. Состоялись танцевальные постановки на крупнейших музейных площадках, в художественных резиденциях; танцоры, хореографы, музейщики обсуждали феномен танца в музее, его роль, возможности и взаимовлияния.

Насколько эта практика интересна российским музеям? Насколько она сложна в реализации? Есть ли такая потребность – соединить танец и музей в отечественном культурном пространстве? Об этом мы поговорили с Катей Ганюшиной.

Катя Ганюшина – исследователь современного танца, лектор, куратор, танцовщица. Закончила МГУ им. М.В. Ломоносова, получила магистерскую степень по истории современного искусства в Университете Глазго. Соосновательница и главный редактор сайта о современном танце ROOM FOR (roomfor.ru). Куратор различных показов современного танца в Москве (ROOM FOR Performance Series, СОТА+ВаганOFF&co, «5 соло» и др.). В качестве лектора работает с Государственным центром современного искусства, Музеем современного искусства «Гараж», Третьяковской галереей, Мультимедиа Арт Музеем и др. Как танцовщица сотрудничает с российскими видеохудожниками.

Как связаны танец и музей? Как возникла идея внедрить танец в музейную экспозицию?

На самом деле танец и музей не связаны никак. Можно исходить из того, что танец как-то связан с современным искусством и через это может быть связан и с музеем современного искусства. Но здесь существует определенного рода сложность. Что такое музей? Музей – это место, где собираются и хранятся артефакты и где их показывают публике.

«Что происходит, например, с танцем в музеях сейчас в России? Вот открывается выставка, и на открытии нужно создать что-то, как говорится, «движуху». И организаторы думают, кого позвать, и приглашают для публики какую-то танцевальную труппу. Но это не имеет отношения к современному танцу и к соединению танца и музея. Это имеет отношение к развлечению»

То есть, казалось бы, у музея изначально совершенно другая задача?

Да, и она не просто другая – она имеет дело с другого рода вещами. Музей имеет дело с вещественным, статичным. В то время как танец – это динамика, процесс. И, казалось бы, уже это несовместимо. С другой стороны, просто так случилось: когда музеи 200 лет назад возникли, танец не мог быть мыслим в рамках музея. Танец не являлся подобного рода искусством. Это был либо народный танец, либо балет. И музей, в свою очередь, не мог тогда помыслить, что будет делать когда-нибудь, например, саунд-инсталляции.

Отсюда и зачастую однобокость отношения музеев к танцу. Что происходит, например, с танцем в музеях сейчас в России? Вот открывается выставка, и на открытии нужно создать что-то, как говорится, «движуху». И организаторы думают, кого позвать, и приглашают для публики какую-то танцевальную труппу. Но это не имеет отношения к современному танцу и к соединению танца и музея. Это имеет отношение к развлечению.

Но здесь важно понимать, что и не любому музею танец подойдет в том смысле, о котором я говорю.

Давайте об этом поговорим, потому что это как раз интересно. В международном проекте «Танцующий музей» одной из площадок был Лувр – классический, традиционный музей.

С Лувром история отдельная. С одной стороны, Лувр – это не просто музей, это некий конгломерат культурной истории человечества, такая энциклопедия. И неудивительно, что Лувр пытается работать с совершенно разными видами искусства. И в том числе пытается угнаться за новыми формами. С другой стороны, то, что получилось в результате, все равно оставляет вопросы. Зачем? Про что это? Если, про осмыслить через танец произведения искусства из коллекции, то это опять же подчинение танца другому виду искусства. И тоже возникает вопрос: зачем?

Насколько я поняла, главная художественная задача такого проекта – вызвать у человека «опыт переживания» от посещения музея?

Да, это так, но я вижу в этом в первую очередь экономический подтекст. Музеям нужно зарабатывать, а для этого им нужно увеличивать посещаемость. На такие акции легче привлечь, особенно молодежь, которая чаще и становится активным покупателем.

Но есть и другие причины? Когда вообще танец впервые появился в музее?

Танец «пошел» в музеи в США в 50-60-е годы. В современном танце появилось новое поколение хореогарфов, которые подвергли сомнению саму природу танца. Благодаря им в поле танца вошли обыкновенная ходьба или отсутствие видимого движения (например, когда ты просто лежишь на сцене, и, казалось бы, ничего не происходит, но ты как минимум дышишь, и это тоже движение). Во многом идеалы того времени были отражены в «Нет» манифесте хореографа Ивонн Райнер. «Нет всему»: «нет» заигрыванию со зрителем, «нет» образу звезды, «нет» движению, «нет» обездвиженности… И танец пошел искать новые формы и пространства. И это, как мне кажется, очень правильный подход к созданию произведения искусства вообще, а в танце и театре особенно. Ты создаешь некую работу и выходишь с ней за пределы четырех стен, за пределы сцены, в то пространство, в котором эта работа начинает по-настоящему сущестовать. Так вот, танец вышел сначала буквально на улицы, а затем вступил в контакт с современным искусством. Во многом этому предшествовали идеи предыдущего поколения, в частности Мерса Каннингема — идеи «объективизации движения»: а что если само движение является объектом искусства, что если само движение – искусство и оно самоценно?

Можно ли сказать, что музей, благодаря своему статусу в обществе и, как следствие, доступности для широкой аудитории, дает современному танцу определенную демократичность?

Я бы так не сказала. В идеологическом плане современный танец и музей истории прямо противоположные. Музейное пространство по своей природе очень консервативно, однозначно и статично. Современный же танец работает с другими структурами – множественности, индивидуализации, горизонтальной организации и т.д. В такой ситуации, танец, оставшийся в музее, будет музейным пространством поглощен и превращен в такой же объект, как и его прочие экспонаты.

А дает ли что-то танец музею сейчас? Помимо экономической составляющей.

Здесь скорее стоит говорить про то, что танец может дать музею. На мой взгляд, как оперирующий в поле искусства, танец может предложить другой метод познания. Вместо торжества рациональности или оторванной от реальности романтичности, ощущение мира через тело.

То есть, в итоге «Танцующий музей» – это способ предложить зрителю комплексный подход к познанию? Особенно если учесть, что одна из основных функций музея – образовательная.

Можно это облечь и в такие слова, но мне кажется, что эффект, о котором мы с вами говорим, гораздо фундаментальнее и шире образовательной функции. На сегодняшний день в нашей жизни уже появляются такие события и происходят такие процессы, которые непонятно как осмыслять. Например, социальные сети и всё, что за этим стоит и то, как они начинают жить своей жизнью с определенного момента, краудфандинг, так называемое, «совместное потребление» (sharing economy). Современный же танец работает с подобного рода вещами уже достаточно давно.

Катя, на Ваш взгляд, какие российские музеи сегодня смогли бы стать площадкой для таких экспериментов?

Это очень хороший вопрос. Мы можем говорить теоретически, как это могло бы быть устроено, а можем говорить про реальность. Не знаю, согласитесь ли Вы со мной как представитель музейной среды, но я вижу, что наше музейное сообщество всегда идет за западным. Проще говоря, мы сильно отстаем, и в основном все, что мы пытаемся сделать, – это воспроизвести то, что уже было на Западе. И получается не очень хорошо. Они-то делали это по своим мотивам и по-своему это проживали в свое время, а мы хотим соответствовать тому, что уже есть. В современном танце часто используется такое движение как ходьба. Мы зачастую этого не осознаем, но ходьба заключает в себе падение, то есть, когда мы идем, мы то и дело падаем и ловим себя, падаем и ловим. И это регулярное падение на уровне тела является очень важным механизмом самоощущения. Если применять эту аналогию к музеям, то я бы сказала, что наша музейная среда пытается лететь, вместо того чтобы падать и ловить себя в каждом конкретном падении. То есть, проживать момент падения и находить свою собственную опору. И в итоге часто получается странная история. Все сводится либо к развлечению, либо к тому, чтобы создать «живенькое событие». У российских музеев нет внутреннего понимания ценности. И музеи сложно за это винить, потому что это всё равно, что заставить человека, который говорит только по-русски, вдруг заговорить по-английски.

«Если применять эту аналогию к музеям, то я бы сказала, что наша музейная среда пытается лететь, вместо того чтобы падать и ловить себя в каждом конкретном падении. То есть, проживать момент падения и находить свою собственную опору. И в итоге часто получается странная история. Все сводится либо к развлечению, либо к тому, чтобы создать «живенькое событие»».

А если говорить теоретически, можете ли вы предположить, какие российские музеи могли бы быть наиболее пластичными в нашей среде?

Я недостаточно хорошо знаю музейную среду, чтобы называть конкретные имена, но могу сказать, что мне кажется, все зависит от людей. Я, с одной стороны, не люблю западничества, но с другой – факт остается фактом: люди, которые пожили за границей, получили западное образование, – это гораздо более открытые, в смысле восприятия чего-то другого, люди. Но и при таком подходе бывают «перекосы», когда происходит просто калькирование западного подхода, о чём я говорила выше. А искусство, на мой взгляд, всё-таки не должно быть оторвано от своего местного контекста. Мы живем в глобальном обществе, и многое может пересекаться, но все-таки важно «танцевать» про свое